Когда наступит время оправданий,

Что я скажу Тебе?

Что я не видел смысла делать плохо,

И я не видел шансов сделать лучше?

 

Видимо, что-то прошло мимо,

И я не знаю, как мне сказать об этом.

Не даром в доме все зеркала из глины,

Чтобы с утра не разглядеть в глазах

Снов о чем-то большем.

 

Благодарю Тебя за этот дар -

Умение спать и видеть сны;

Сны о чем-то большем.

 

БГ «Сны о чем-то большем»

 

 

Прошло более полутора месяцев нашего первого пребывания в Америке. Это был удивительный и непривычно напряженный период жизни. Мы жили в семье у друзей, взяли напрокат автомобиль и пытались понять образ жизни средней калифорнийской семьи. Первое время мне было крайне не уютно, многочисленные американские правила и ограничения доставили немало беспокойств и явных конфликтов. Не без трения, но нам удалось отчасти интегрировать американское видение жизни, и на границе привычного образа мира родилось понимание более глубоких отличий между нашими культурами и сновидениями реальности, которым я хотел бы поделиться.

 

Это лишь одна из возможных перспектив на эти отличия, хотя я это делал с наиболее актуальной для меня в этот период перспективы. Это взгляд на видимые мне тонкие напряжения, поэтому я позволяю себе много обобщений и говорю не о конкретных ситуациях и бытовых моментах, а о своих чувствах по их поводу. Я также использую исторический масштаб, в частности чтобы дальнейшее описание выглядело не только диагнозом моих теневых проекций, но хотя бы отчасти носило более обоснованный характер. Исторический анализ – удивительно мощный инструмент оценки идеологий и мировоззрений.

 

 

Впервые оказавшись в США, часть меня ощутила себя в значительной степени обманутой, как это отчасти бывало и раньше, особенно в странах северной Европы. Однако степень разрыва между нами и США оказалось значительно больше, чем в отношении Европы. Обратите внимание, те страны и нации, которые в общепринятом понимании обычно представляются более духовными - такие как Индия, Тибет, Непал, Перу – пребывают в крайней нищете и разрухе. Практически по любым параметрам современный Непал находится на более низком уровне развития, чем Греция 2000 лет назад. Духовные учителя востока пытаются научить нас любви и состраданию, которые в более развитом западном обществе расцвели намного ярче и заметнее, чем где бы то ни было на востоке. Чтобы это понять, к этому нужно прикоснуться. Я вижу в этом значительное предательство истины и целый спектр заблуждений восточных философий.

 

Недальновидно рассматривать духовные идеологии в отрыве от исторической действительности. Сегодня практически очевидно, что восток (в широком смысле) не до конца понимает то, что проповедует. Страданий, жестокости и безразличия там значительно больше, чем в развитых странах запада. Разговоры о том, что духовность страдает от несправедливостей жестокого мира, просто несостоятельны. Если философская система, объясняющая страдания, за тысячи лет не только не смогла изменить что-либо в своем окружении, но даже сама оказалась не защищенной, значит в такой системе есть изъян и ее видение не является чистым и мудрым. Как я могу искренне доверять учению Далай Ламы о карме и дхарме, если кармическим результатом в Тибете стал геноцид, смерть и порабощение, а на Западе (в общем, как культурный фон и общепринятое поведение, не без кризисов и отдельных проблем) господствует уважение людей друг к другу, сопереживание, поддержка и процветание? Здесь есть серьезное искажение, которое побуждает задуматься.

 

Складывается ощущение, что Восток пропитан духовной гордыней, отражением которой стали бедность и разруха. Многие восточные и шаманские учения учат нас нереальности происходящего, духовность в их понимании – это разрушение иллюзий и убеждений. В то время как Запад живет с идеей о духовности как о создании великолепного мира в содружестве, согласованности и взаимном уважении. Большинство моих собственных учителей рассматривали духовную практику как остановку известного мира, культивирование великого сомнения и выход за пределы иллюзий ума, иногда очень жесткими методами. Добавляет масла в огонь широко распространенная на Востоке идея, что в пределе «Я» есть Брахман, что каждый из нас – это и есть Бог, что все уже и всегда совершенно. Многие учителя заявляют, что быть в присутствии «Я» достаточно, чтобы все происходило наилучшим и божественным образом. Фактически освобождение приравнивается к ментальному действию. В то время как Запад пронизан идеей деятельного самоотречения и усердного служения ближнему. В результате имеем то, что имеем. Процветающий Запад и свободный от развитой культуры и благ цивилизации Восток.

 

И вопрос не только в том, что мы сейчас находимся на разных уровнях развития. Для меня вопрос в том, что именно позволяет Америке развиваться с такой скоростью и что при этом тормозит развитие восточных стран. Мне не безразлична наша отечественная разруха, как в экономике, так и в умах. Я отдаю себе отчет в том, что беспокою чье-то спокойствие и верования, но иногда имеет смысл посмотреть правде/напряжению в глаза. Исторической справедливости трудно что-либо противопоставить. Прошу заранее простить меня за причиняемый дискомфорт, но я и сам пережил боль этого осознания.

 

Восток бескомпромиссно разрушает сновидения, Запад их бережно и обстоятельно созидает. Восток возвеличивает «Я» и пиковые состояния, Запад поощряет скромность и ежедневное заботливое служение. Пробужденность первых – это бесформенная пустота и чистая неподвижная осознанность, вспоминание собственного величия (Бога в первом лице) как состояния. Пробужденность вторых – это степень проявления самоотдачи на благо общества, смиренное почитание Бога-творца (в третьем лице) в результате непосредственной деятельности. Общепринятое восточное просветление – это освобождение от «тирании ума» и страданий жизни, западное просвещение – это благодарное использование творческого дара ума и построение гармоничного и счастливого общества.

 

Не удивительно, что идеи буддизма и веданты с трудом прокладывают свой путь на развитом Западе, где мудрость и самоуважение определяются степенью деятельного соучастия. Я сам бы хотел, чтобы мой ребенок был знаком идеями Востока, живя при этом на Западе, а не наоборот. В определенном смысле, чем глубже мое понимание буддизма, тем больше меня привлекают христианские идеи смирения и служения, как недостающий элемент мировоззренческой мозаики. Не удивительно, что ОШО с его радикальным индивидуализмом не смог прижиться в Америке.

 

В последние годы я побывал более чем в 20 странах Европы и Азии, и таким уровнем жизни и человеческим согласием как в США не может похвастать ни одна из них. В Украине мы даже не отдаем себе отчет насколько продвинулась эта цивилизация как внешне, так и внутренне. Перечислять эти блага здесь не имеет большого смысла. Лично мне, уже привыкшему к Азии, сразу бросилась в глаза жизнь в другой системе координат. В аэропорту ЛА на стенах: «You are what you give» («Ты есть то, что ты отдаешь»). На картонных стаканах кофе Starbucks: «We proudly serve» («Мы с гордостью служим»). В приветственном слове Дианы Хамильтон на интегральной конференции: «To see is to care. To care is to act!» («Видеть – значит заботиться. Заботиться – значит действовать!»). В течение полутора месяцев в активном словаре самых обычных людей вокруг нас непрерывно звучали слова: забота, справедливость, сотрудничество, вклад, участие, служение, прозрачность, вовлечение, включенность, содействие, сообщество, отзывчивость, общественная деятельность, согласованность, сострадание, помощь, понимание, учитывание, бескорыстие, благодарность, доверие, устойчивость, поддержка.

 

Я увидел США страной с сильной доминирующей родительской ролью. Медитативное и чувственно-созерцательное отношение к жизни буквально врезается в деятельную и ответственную атмосферу, где большинство твердо знает, что они делают, о ком заботятся и чего хотят от ближнего. Если вы не можете определиться со своей ролью или желанием, не знаете как поступить, всегда найдется тот, кто подскажет что вам делать. Это не будет объективно лучшим решением, но люди вокруг охотно поделятся своими историями и сложившимся видением. Эти советы излучают так много направляющей уверенности, что с непривычки магия этого заботливого социального подталкивания может довольно далеко завести. «Я знаю» в ответ на любое замечание звучит почти также часто как «Извините за беспокойство». Однако именно на фоне сопротивления этому общему потоку со временем легче формируется более ясное и твердое представление об истинных желаниях и целях.

 

Это страна практической направленности и веры в конкретные дела. Если личная история человека не подтверждает его теорий, не является конгруэнтной его бытию, ему будут благодарны за мнение, но этого мало для кого будет убедительным. Поэтому в Америке принято рассказывать личные истории. Наверное, поэтому в Америке родился TEDx. Людям интересно через что вы сами прошли, с какими сложностями встретились, какие уроки извлекли, что позволило вам прийти к новому пониманию и поделиться им с другими.  С этим связано и критическое отношение к честности, не зависимо от масштаба вопроса - не важно что именно ты скрыл, важно, что ты испугался правды. Герои Адама Сендлера высмеиваются в кино как неудачники из-за неумения оставаться честным с собой в различных обстоятельствах. В результате американцы более дотошны, чувствительны к неискренности, прямолинейны и принципиальны, но более открыты и решительны в отстаивании своей позиции. Все это побуждает задуматься какие истории мы можем рассказать из своего опыта? Какие выводы мы сами сделали из своих исторических ошибок?

 

Меня не покидало ощущение, что большинство американцев на своем месте является воплощением собственного высшего понимания заботы и справедливости. Если в наших краях вера выражается скорее в расслабленно-обиженных формулировках «на все воля Божья» или «поживем - увидим», то американская версия «In God we trust» («Мы верим в Бога») побуждает человека быть воплощением божественности на том месте, где он служит другим. Будь то учитель в школе, продавец в магазине, предприниматель, полицейский или президент государства – обычно он является воплощением непредвзятости и внимания, твердости и чуткости по отношению к людям, заботу о которых он представляет. В масштабах общества это позволяет им сравнительно спокойно полагаться на окружающих в тех сферах, где они являются потребителями и сами зависят от других людей. При этом сотрудники на местах обычно выглядят весьма самостоятельными в принятии нестандартных решений, вероятно потому, что обычно руководствуются общим благом. Естественно, человеческие решения далеко не всегда идеальны, но мотивация людей намного более чиста, чем я видел где-либо в других странах. Кассир может поверить на слово незнакомому человеку и сделать значительную скидку, но его собственным родственникам и друзьям рассчитывать будет не на что. Мартин Лютер мог бы только порадоваться практическому воплощению своей философии.

 

Если с человеком по какой-то причине обошлись несправедливо, он, как правило, не станет обижаться и жаловаться на страдания сансары, не будет импульсивно обвинять других в глупости, но приложит максимум усилий, чтобы либо понять логику бОльшей системы, либо донести свою версию справедливости человеку или организации, которая причинила ему неудобства. В Америке вообще не принято жаловаться, там принято действовать. Причем, что характерно, последние восприимчивы к такой обратной связи, стараются принимать во внимание поступающие сигналы и разъяснять свою позицию. Другими словами, в тех местах, где мы были (Калифорния и Колорадо), повсеместно ощущается этот хорошо различимый вкус небезразличия и участия. Обществу до всего есть дело. В сравнении с нашими пост-советскими странами американский коллективизм иногда даже напоминал мне китайский, с ориентацией на ценность репутации, почитание заслуг, взаимную согласованность и страх оторваться от культурной общности. Однако удивительным образом сами американцы не раз заявляли, что испытывают чувство вины по поводу своего чрезмерного индивидуализма и готовы прикладывать еще больше усилий для своей увеличения общественной включенности и согласованности. И действительно, они довольно легко и с интересом откликаются на различные социальные инициативы и мероприятия. Кроме того, они непрерывно общаются, поддерживая и углубляя уровень понимания и координации.

 

В американской культуре - быть благодарными и обильно выражать признательность за то, что реально помогает, оставаясь на редкость терпимыми к особенностям и ошибкам других. Это не так просто как может казаться на первый взгляд. Ведь быть благодарным подразумевает принятие заботы и помощи, включение их в свою реальность, признание более слабой роли того, кому помогают, своей созависимости, доверие окружающим. В конце концов, принятие подразумевает отдачу, будь то в виде ответных действий, в виде поддержки того, кому благодарен, в виде искреннего уважения и даже почитания. Согласитесь, если вам ежедневно благодарны за ваш вклад и заботу, вам будет еще больше хотеться заботиться об этих людях, проявлять творчество и активность, поддерживать эти отношения. Это все непросто для отечественной ментальности, пропитанной верой в собственную правоту, силу, значительность и самодостаточность. Высокий индекс цитирования в литературе отражает общую атмосферу сотрудничества и культурный фон, в котором не приветствуется значительное превосходство мнений отдельных личностей. Можно только представить насколько сложно приходилось раннему Уилберу, который явно не отвечал многим зеленым культурным стандартам академической среды.

 

В силу более глубокой степени резонанса и сонастройки людей, в США удивительным образом сочетается большее количество правил, условностей, субординации, ограничений и регламентов с большей свободой творчества и самовыражения. Они более раскованные и больше отличаются друг от друга. Многие из них – уникальные чудаковатые вселенные, которые можно изучать долго и с интересом. При этом у них значительно меньше страха действия и больше поддержки и доверия тем, кто заботится о них на разных уровнях, от булочной до правительства. Ощущение гигантского флешмоба. Вопрос, который в первую очередь подразумевается в спорах и обсуждениях: «заботой о ком продиктовано твое беспокойство?», «от чьего имени ты выражаешь такую позицию?», «с кем ты уже это обсуждал?» Это не пустая вера, каждый на своем месте является воплощением той же силы, на расположение которой он рассчитывает, той стабильности и тех перемен, которые он хочет видеть в обществе. При этом делают они это зачастую с радостью и достоинством, даже если не планируют долго задерживаться на текущей работе. Rob Smith, директор Integral Life, в нашем разговоре проницательно заметил, что «доверие – это роскошь развитого общества». С этим сложно поспорить. Если лично вы живете коллективным благом, а общество вокруг вас едва одолело эгоцентрический уровень, то с доверием ближнему приходится быть бдительнее.

 

Вообще, на мой взгляд отличие между восточной (вероятно, и всей арийской) и современной западной ментальностью можно выразить таким образом, что Восток учит жить как будто все вокруг не настоящее, иллюзорное, что «все есть сон». Как будто этот мир не дорог и не стоит усилий, чтобы его бережно и творчески созидать и с гордостью взращивать, бороться за его процветание, развитие и устойчивость. Такой расслабленный подход отчасти поддерживается концепцией перерождений, идеей, что истина только внутри, образом негативного вражеского ума, порождающего боль и страдания, идеей деградации в эпоху кали-юги и необходимости возврата к природе и т.п. В результате где-то подсознательно мы в лучшем случае склонны наслаждаться настоящим, тем, что есть, не вглядываясь в день завтрашний; стеснительно обслуживать насущные потребности, без ярких фантазий о будущем и раздумий о далеких последствиях своих деяний. Это побуждает хитрить, подстраиваться и выкручиваться. Мы встречаем вызовы как досадные неудобства, которые достаточно подлатать, чтобы избавиться от текущих напряжений до следующего раза. Как в фильме «Москва слезам не верит»: «Все казалось, что не живу, а так… черновик пишу, еще успею набело». Это похоже на некое тонкое фоновое убеждение, что мир не стоит, чтобы для него напрягаться.

 

Американцы же действительно так живут, как будто все вокруг реальное, причем наслаждаются они этим действительно как дети. Как будто видят они это все впервые, но как будто результаты их действий останутся с ними навечно. Как будто они готовы стоять насмерть за благо сотворяемой ими реальности (что они не раз и делали в ходе борьбы за независимость и становление своего государства). Это хорошо чувствуется. В результате, в частности, миропространства сновидений спиральной динамики прорисованы там так четко, что невольно задумываешься если бы не Клер Грейвз, то кто-то обязательно обратил бы на них внимание. Одновременно укрепляется осознание, что хотя в нынешней теории спиральной динамики имеются явно универсальные элементы, наша отечественная спираль развития имеет свою особенную стать, не похожую на западные прототипы.

 

Не случайно Голливуд стал фабрикой грез. Американская культура много времени тратит на планирование изменений и представление желаемого будущего. Американцы осознанно взращивают людей с видением и страстью. Обратите внимание, крайне сложно стабильно удерживаться в настоящем, если вы не заботитесь о будущем. Нахождение в моменте поддерживается балансом прошлого и будущего. Если вы не фантазируете о дне завтрашнем, то непременно скатитесь в заботу о сохранении неизменности прошлого порядка, что опять же приводит к разрухе и стагнации в обществе и хорошо знакомому упрямству и саботажу в отношениях. Если участники разделяют общее видение и вдохновлены общей целью, становится возможна реализация самых удивительных проектов. У нас же серьезные перемены часто происходят не из стремления к лучшему, а когда уже просто невозможно терпеть как есть. Поэтому у нас так любят рассказы о прошлых временах, сладкую грусть бардовской песни или даже шансон, истории о проблемах и страданиях (что отчасти характерно и для Европы), в то время как в Америке в чести динамичная музыка, ироничная литература, побуждающее к действиям и развлекательное футуристическое кино. Персональный компьютер и iPhone могли родиться только из глубочайшей неудовлетворенности Джобса тем, что было до него, на фоне серьезных трансперсональных состояний, которые он испытывал как духовный практик и активный любитель ЛСД.

 

Вообще интересно, что различные трансперсональные теории и направления находят особый отклик в постсоветском пространстве. И хотя «Сила момента сейчас» Экхарта Толле является бестселлером и в наших странах, она написана не столько для нас, кто и без того пребывает довольно много времени во внимании к чувствам и состояниям, сколько для людей запада, которые часто просто не могут остановится и насладиться моментом. Умение отпускать, «просто быть» и «доверять пространству» в большей степени актуально для тех, кто активно сновидит и много делает, для нас же во многих случаях более актуальным был бы совет «прими ответственность за свой мир и что-то для него сделай», «вырази свою энергию». Особенно когда дело касается ситуаций столкновения различных мнений и взглядов, каждое из которых имеет право на существование. Интересно, что образ духовной зрелости у американских индейцев – это духовный воин, манифестирующий и защищающий глубину своего видения, а образ духовной зрелости на востоке и в Азии – это зачастую отшельник, оставляющий мир.

 

Характерное для наших мест упрямство и несогласие всегда оправданы, поскольку интерпретации носят приблизительный характер. Это же так знакомо: «Почему я должен?», «Почему ему можно?», «Я имею право!», «Я думаю иначе». Интересно, что русский язык - один из языков с наибольшим числом исключений из правил. Глубинное интуитивное понимание, что никакая интерпретация или концепция не может в точности соответствовать подлинному чувству, переживанию или состоянию поддерживает такое же глубинное заблуждение, что это может являться основанием, чтобы ничего в этом мире не делать или делать по-своему. Неблагодарность обнаруживается как культурное свойство, поскольку истинная признательность предполагает соучастие и деятельную поддержку. Действительно, легче быть обиженным и недовольным, или отстраненно не возражающим, поскольку создается иллюзия личного превосходства, более глубоких знаний и понимания. Однако при этом снимается ответственность, растет разделенность, а коллективное сновидение приходит в упадок. Это у нас архетипическое, поскольку каждый подсознательно хочет быть Богом.

 

 

И все же, общаясь с американцами, меня не покидало ощущение кукольности и наигранности всего происходящего, ощущение нехватки живого и глубокого душевного контакта. Sweet dreams. Они действительно спят, дружно и крепко, но спят красиво и радостно, на высоком уровне развития. Америка спит как будто все отлично, в головокружительных фантазиях своего светлого будущего. Они чувствуют себя намного более защищенными и расслабленными, что нередко способствует их самоуверенности и некоторой реактивности. Мы тоже спим, но часто в романтической духовной идее, что все хорошо так «как есть», что по факту означает «никак». Я на опыте убедился, что степень пробужденности и уровень развития – это в значительной степени разные векторы, и многое из американских культурных завоеваний не является осознанным для всех, а просто и естественно наследуется как рабочий шаблон от поколения поколению. Американцы очень живы и даже отчасти легковерны, когда дело касается чего-то действительно нового, особенно новых решений актуальных проблем. Однако их крайне тяжело сдвинуть, если вы касаетесь чего-то привычного или распланированного, особенно, если в их окружении те или иные идеи культурно общепризнаны. Таким образом, американская культура развивается от прецедента к прецеденту, от проблемы к проблеме. Пока мы останавливаемся подумать, они успевают попробовать, сделать шаг, споткнуться, скорректировать курс и пойти дальше. Иногда это обходится дороже и самой Америке и всему миру, но все же позволяет ей стремительно двигаться вперед.

 

Пребывая в Америке, я все больше и не без гордости ощущал свои славянские паттерны, которые не просто выделить без контраста, находясь в нашем культурном фоне. Прежде всего, это умение делать паузы и смотреть человеку в душу, наслаждаться остротой и тонкостью настоящего момента. Ведь это очень наше – уметь наслаждаться напряжением, ценить вызов как таковой, смаковать напряжения и чувства. Я остро ощутил свою общность с Набоковым и Лесковым, с Есениным и Толстым. Американцы, сталкиваясь в вызовом, даже с самым небольшим (таким как пауза в разговоре длиной более секунды), будут склонны немедленно заполнить ее чем-то, убежать от напряжения настоящего момента, разрядить его, найти какое-то решение. Они боятся сильных чувств, длинных пауз и неконтролируемых напряжений. У нас же человек может долго играть паузой, игриво исследуя ее, провоцируя, пытаясь ощутить ее особенный смысл и привкус. Это в нашей среде могла родиться Анна Каренина, наслаждающаяся болью разрыва между любовью и обществом, или Родион Раскольников, исследующий боль разделения между личным и предельным величием.

 

Не случайно по сей день Голливуд пользуется двумя русскими актерскими системами – Станиславского и Чехова. Так, как способны исследовать глубину чувств славяне, дано не многим. Не многие культуры могут похвастаться «русской рулеткой» - как символом уважения к способности человека управляться с высокими напряжениями. «Умом Россию не понять, аршином общим не измерить…» - это не просто лирические строки Тютчева. У нас это в культуре – тестировать границы, играть неопределенностью и случаем, наслаждаться остротой чувствования настоящего, куражом и азартом, уважать внутреннюю вибрацию, личную силу, получать удовольствие от вызова. Это совершенно не логично, но это то, чем обильно пропитаны наши архетипы: Иван-дурак, Емеля на печи, Царевна-лягушка и прочий фольклор в стиле ленивого и индивидуалистского русского Дзен. Вероятно, русская душа остается таковой на любом уровне развития.

 

Здесь простая логика. Если мы не живем так, как живут европейцы и американцы, значит есть в нашем восприятии нечто, что нам более ценно и значимо, чем манифестация своего развитого будущего. Есть то, ради чего мы не хотим напрягаться и работать; что мы уже ценим больше, чем созидание и блага цивилизации; чем мы гордимся и что неизбежно прокрадывается через наше искусство и проявление. Если угодно, это то, что формирует национальную идею этой части планеты. На мой взгляд - это способность глубоко чувствовать, воспринимать, наслаждаться. Будь то наблюдение за росинкой, восходом солнца или садом камней, наслаждение неторопливой рыбалкой, баней или азартной карточной игрой. Значительная часть света буквально сходит с ума от наслаждения состояниями. В то время как за океаном они по нашим (и даже по европейским) меркам могут пропустить за работой наслаждение ее плодами.

 

 

У меня ушло много лет, чтобы отточить способность видеть душой и научиться верить чувствам. Большинство моих духовных наставников и учителей психотерапии передавали мне умение не доверять ни единому образу собственного ума, ни единому слову интерпретаций клиента, оставаясь при этом в контакте с чувствующим пространством сердца, с основой. Такое сопереживающее недоверие позволяет взрастить внутреннего трикстера и стать неплохим терапевтом или коучем. В какой-то момент я считал это практически вершиной духовной практики – способность рассекать любые сновидения скальпелем обнаженного сознавания, чтобы освобождать энергию для более целостных интерпретаций. В некотором смысле это кажется подлинной работой души, когда плотно и сострадательно удерживается контакт с клиентским напряжением, пока перебираются и находятся более целостные и освобождающие его интерпретации. Первое время это подкупает, когда бдительность обретает устойчивость, при которой даже после приема психоделиков реальность не расплывается от высоких напряжений, а внутренний диалог может по желанию надолго умолкать.

 

Однако не все так просто. Это прекрасное умение на службе терапии и практики может оказать плохую службу для реальной жизни. В отрыве от умения спокойно с радостью засыпать, привязанность к осознанности как таковой похожа на ситуацию с портным, у которого нет ниток чтобы шить, а есть только ножницы, чтобы резать. В этом смысле восточное умение проницательно смотреть в душу и представления о духовности отчасти отравлены идеями о негативной роли ума (именуемого часто обезьяной), желанием разрушать его иллюзии, освобождаться от сновидений, неуважительным отношением к разуму, творчеству и созиданию, чрезмерным превознесением личной силы и ясности. Во многих книгах и лекциях я болезненно улавливаю страх и неуважение к уму и его образам, хотя у нас нет ничего другого. Между тем, любое отрицание далеко от равностности и баланса. Ведь идея о том, что кому-то нужно от чего-то глобально освобождаться – это тоже не более чем концепция.

 

Представьте себе состояние предельной осознанности, высокой алертности и максимальной потенциальности в каждый момент времени, ощущение немедленной готовности тигра перед прыжком; состояние, как будто в любой момент земля может уйти из-под ног, знакомая реальность рассыпаться, а любая идея оказаться ложной; когда не возможно ни в чем быть уверенным; когда гибкость и подвижность интерпретаций зашкаливает и даже во сне не теряется осознанность, поскольку нет доверия происходящему. Высокая ясность, созерцательность, настороженность, восторженное изумление и тонкая бдительная чувствительность, когда опору можно найти только в самой изначальной пробужденности как таковой.

 

Такие состояния возникают при накоплении энергии в длительных уединенных медитациях и энергетических практиках, и плотно ассоциируются с подлинными и искомыми духовными и трансперсональными состояниями. Вы не находите, что они удивительном образом напоминают панические состояния заключенного, состояния испуга во время бомбежек или жизни «на вулкане»? Не случайно взгляд авторитетов, генералов, опытных бизнесменов и политиков обнажает внутренние слабости не менее проницательно и вызывающе, чем взгляд многих духовных учителей. Но разве нам хочется жить в атмосфере такой «осознанности»? Я вижу в этом серьезную подмену жизни духовной практикой.

 

В одном из самых дорогих мне коренных текстов великого тибетского мастера Дзогчен, Патрула Ринпоче, мы встречаем:

 

По возникающим мыслям ударь криком ПХАТ! Сильно и резко.

О чудо! Не осталось ничего, кроме изумленной открытости;

Она всепроникающа. Нет ничего препятствующего — она неописуема…

Отныне… во всякое время и во всех обстоятельствах…

Оставайся в этом состоянии неописуемого Осознания.

Если возникнут приятные ощущения, или же пронесутся какие-либо мысли,

Снова и снова отсекай их внезапным криком ПХАТ!

Во всякое время и во всех обстоятельствах

Постоянно пребывай в этой единой Дхармакае,

И увидишь, что нет ничего превыше этого.

 

Из текста другого великого учителя, Дилго Кхьенце:

 

Быть удовлетворенным тем, что есть – истинное богатство.

 

Универсальные предписания остаются ядом и заблуждением, уводят от баланса в реальных живых ситуациях. Даже если это предпочтение осознанности как таковой и отвержение беспокоящих мыслей. Мудрость обычно свободна от повелительных наклонений и остается в просвете между полярностями. Поэтому тантрическая философия,  энергетическая мудрость пяти элементов и видение сиддхов, которые я передаю, во многом отличны от популярного буддизма в стиле «будь добрым» и ньюэйджевских учений в стиле «все уже совершенно», «отбрось свой ум», «следуй потоку», «просто будь». Есть нечто выше предельной осознанности – и это радость самой Игры в засыпание и пробуждение! Занятно, но даже некоторые христианские проповедники в Америке уже не просто вещают каким нужно быть (добрым, честным, щедрым,…), а объясняют как практически оставаться человечными, не избегая ситуаций конфликтов, а умело отстаивая свою позицию.

 

Тибет, Индия, Непал – так выглядит образ подлинной, но неокультуренной воли и божественности, тончайшее заблуждение и иллюзия, отрицание жизни и гордыня, умноженные на сотни лет практики индивидуализма. Причем Тибет – духовная твердыня – по-видимому более всего пострадал от принципиальности своих иллюзий. На Востоке с реализацией связывают сдачу и открытость. На Западе – со служением и принятием обязательств. Восток учит нас освобождаться от ума и сновидений «на благо всех живых существ». Запад показывает, если учиться овладевать умом и деятельно направлять его на коллективное благо, то этот мир вполне может превратиться из тюрьмы, в которой люди озабочены выживанием и освобождением (и внешние сценарии лишь зеркально отражают наши внутренние образы), в восхитительный мир взаимного уважения и процветания. В этом смысле нам всем так не хватает духовности, которая учит не только бескомпромиссному пробуждению, но также и красивому засыпанию; просвещению, а не только просветлению; умению совместно сновидеть и согласованно воплощать наши сновидения в реальных проектах. В этом смысле я поддерживаю Уилбера в его эволюционном видении духовности. Тему разрушения иллюзий нам нужно дополнить темой создания хороших и более развитых иллюзий, в которых нам хотелось бы радостно жить, которые мы будем готовы заботливо отстаивать и вместе бережно передавать.

 

Нам нужно больше миров, в которых мы будем позволять себе творчески заснуть, зная, что есть высшая сила, которая через чувства заботливо намекнет, когда мы начинаем заигрываться. Духовная гордыня проявляется здесь в том, что мы не доверяем игровому пространству как любящему и заботящемуся. Как будто если я сам не буду предельно осознан, больше некому будет позаботиться обо мне и в мире меня обязательно ждет боль и страдание. Осознанность нарабатывается ради самой осознанности, от глубинного недоверия Уму и Сансаре, из страха пульсации жизни. Восточный мистицизм часто отрицает веру и смирение как важный компонент бытия. Веру в любящий и заботливый Дух, веру и поддержку другого, веру в самого себя как творца реальности. Действительно, лучше превратить жизнь в бесконечную практику, если нет доверия божественной любви. Лучше ни к чему не стремиться и ничего не создавать, если это невозможно сделать без конфликтов, боли и потери осознанности. К чему это приводит в итоге?

 

У меня сжимается сердце когда я думаю о судьбе народа, явившего миру высшее духовное учение. Я смотрю на современную развитую Америку, вспоминаю разруху Индии и падение Тибета. Я сам проходил путь традиции великого совершенства и в частности поэтому имею моральное право выносить критические суждения, продиктованные заботой о судьбе дорогой мне традиции. Для меня ситуация выглядит не конгруэнтно. Восток, претендующий на большую духовность и сострадательность, по факту оказался далеко позади Запада именно в отношении человечности и качества отношений. Не случайно американцы придают столько значимости рассказыванию личных историй. Почему мы не разу слышали из уст Далай Ламы историю об уроках, которые вынес тибетский народ из китайского захвата? Почему ламы и брамины не применяют учение о причинах и следствиях к своим собственным обстоятельствам? Мы слышали извинения Папы за инквизицию еретиков, но мы не слышали признания ошибок буддизма в ситуации с Тибетом. Напряжение между личностью и миром (учением и миром) здесь очень похоже, но разворачивалась различная внутренняя реакция. Христианская церковь выплескивала гнев и уничтожала неверных, в то время как буддизм учил подавлять гнев, играя в «ложное сострадание», направляя его внутрь собственного народа. Первым пришлось пройти через сценарий с чувством вины, вторым через сценарий переживания себя жертвой. Такова карма идеологии, исповедующей индивидуальное духовное совершенство; с акцентом на состояниях, а не на деятельности; подавляющей творческую неудовлетворенность и не желающей бороться за свое будущее; понимающей свободу не как баланс интересов, но как избавление от какого-то из них. В этом нет ничего не правильного, так сложилась игра. Однако из этой истории можно и нужно извлечь урок для всех нас.

 

Медитации и прочие духовные практики, на мой взгляд, прежде всего, помогают увеличить различающую способность в отношении дискомфортных напряжений и помнить о возможности выбора более интегрированных и жизнеспособных интерпретаций этих напряжений. Речь не идет об избавлении от радостей и сложностей жизни раз и навсегда. В противном случае происходит подмена истинных целей вспомогательными средствами, а мотивация перестает быть чистой и становится бегством от естественной неопределенности и остроты жизни. Ведь медитация и практики – это средство для решения определенных задач, насущных напряжений в конкретных ситуациях. В конечном счете более актуален относительный баланс между сном и пробужденностью, чем отрицание двойственного ума и привязанность к чистой осознанности или присутствию. Здоровое общество не должно и вероятно не может становиться целиком шаманами и просветленными. Для процветания общество должно красиво и согласованно сновидеть о чем-то большем, под чутким присмотром, например, «старейшин» или психотерапевтов. В Америке даже Уилбер имеет психотерапевта, в то время как в нашей стране предложение помощи специалиста считается чем-то неестественным и даже оскорбительным.

 

Есть простой способ говорить о подлинной духовности. Это предельная пустота от идентичности и предельная полнота в самовыражении. Мир всегда и изначально совершенен и одновременно всегда далек от совершенства и нуждается в нашем активном участии – это один из естественных парадоксов жизни. Американцы часто забывают первое. Мы часто забываем второе. И одно и другое сновидения и иллюзии: у нас больше акцент на состояниях и чувствах, у них - на заботе и деятельности. Каждая культура уникальна по-своему и нам не нужно терять свою индивидуальность, стараясь быть на кого-то похожими. У нас своя ментальность, свой путь и свои культурные особенности. Между тем, мы можем учиться друг у друга и перенимать успешный опыт. В Америке я почувствовал насколько нам не хватает межличностной согласованности и поддержки друг друга.

 

Наш славянский потенциал невероятно велик, но,  вероятно, он не может быть раскрыт в полной мере, пока мы не признаем свое желание деятельно заботиться, развиваться и творить. Возможно, нам стоит немного пожертвовать своей личной волей ради большей общности и согласия, и глубиной чувств ради более активной деятельности и эффективного развития. Особенно это касается того авангарда, кто способен тоньше чувствовать и глубже понимать (в некотором смысле, интеллигенции). Ведь если ограничить проявление своей любви расслабляющими поездками в Индию, распеванием мантр, медитациями и молитвами, страну опять будет строить кто-то другой на свой лад… Одновременно мы как общество можем осознать себя более глубоким чувствующим источником, способным делиться с миром богатством своего внутреннего мира. Нам дано глубже видеть сердцем и мы можем понять о чем это, чтобы воспользоваться даром, который есть у нашей части планеты.