Интегральный подход: интегральная пост-метафизика

Кен Уилбер, перевод Алексей Тивилев

Интегральный взгляд ведет к совершенно новому подходу в метафизике, который, по существу, должен быть назван пост-метафизикой и который не требует ничего из традиционного метафизического багажа (включая постулат о существовании пред-сущих онтологических структур, описываемых у платоников, в архетипах, у Патанджали или в буддизме йогачары). Интегральная пост-метафизика сама может порождать эти структуры, если это потребуется (как я попробую продемонстрировать в дальнейшем).

Интегральная пост-метафизика замещает образы восприятия перспективами и, таким, образом, переопределяет сферу явленного как сферу перспектив: не вещей, не событий, не структур, не процессов, не систем, не васан (vasanas), не архетипов, не дхарм, а перспектив, поскольку все они являются перспективами, прежде чем становятся чем-то еще, и не могут быть приняты или даже сформулированы без предварительного принятия определенной перспективы.

Так, например, идея (которую мы находим у Уайтхеда или в буддизме) о том, что каждый момент бытия есть преходящий, дискретный, быстротечный субъект, который схватывает дхармы или моментальные причины, сама по себе является обобщением от 3-го лица взгляда от 1-го лица на реальность 1-го лица (3-л х 1-л х 1л). Каждый момент это не субъект, схватывающий объект, - это перспектива, схватывающая перспективу – в версии Уайтхеда мы имеем усеченную версию этой многоаспектной причины, версию, в которой, по существу, скрыта монологическая метафизика. Интегральная пост-метафизика может, таким образом, воспроизводить сущностные черты взглядов Уайтхеда, но уже очищенных от его скрытой метафизики. То же самое справедливо для центральных утверждений великих традиций мудрости: Интегральная пост-метафизика может воспроизводить их сущностные структуры без привнесения их пространной метафизики.

Проблема Великих традиций мудрости состоит в том, что, отягощенные своими метафизическими багажами, их невероятно важные истины не могут легко выдержать критику как современности, так и постсовременности. Современные теории познания требуют от них доказательств, а поскольку досовременные традиции не были готовы к подобным нападкам, они не могут ответить на этот вызов прямым объяснением той области, в которой их доктрины могли бы достойно встретить этот вызов - это феноменологическое ядро созерцательных традиций, где могут быть найдены все поддающиеся проверке доказательства, которые могут потребоваться в пределах современной парадигмы (созерцание всегда было передовой эпистемиологией, идущей в авангарде своего времени, в досовременном мире). Несмотря на то, что и модернистское созерцание и сама современность были монологичны, они могли дать законные доказательства внутри своих собственных образцов, что было несомненным преимуществом. Но Великие традиции потерпели провал, уповая только на свой собственный авторитет, и вследствие этой ошибки досовременные духовные традиции, полностью или частично, были резко раскритикованы и отвергнуты модернистскими эпистемиологиями: современность полностью отказалась от досовременности.

* См. Выдержку В из тома 2 wilber.shambala.com, где изложена более полная трактовка этой проблемы.

Нельзя сказать, что это имело большое значение, поскольку постсовременность отвергла и то, и другое. Важная истина, выдвинутая постмодернистскими эпистемиологиями, заключается в том, что все перцепции фактически являются перспективами, а все перспективы укоренены в телах и в культурах, а не только в экономических и социальных системах (которые уже были отмечены модернистскими эпистемиологиями от Маркса до теории систем). Современность сначала уклонилась, а затем и вовсе отвернулась от этой постмодернистской критики. Если современные эпистемиологии потратили массу времени, обсуждая эту постмодернистскую критику, можете представить, каково было досовременным традициям.

Интегральный методологический плюрализм придает огромное значение матрице фундаментальных перспектив, на некоторых из которых постмодернистские эпистемиологии делают особый акцент (другие они оставляют без внимания, даже когда косвенно используют их). В частности, AQAL настаивает на том, что любое событие имеет четыре сектора, включая нижний левый сектор (интерсубъективный, культурный, контекстуальный), и эти секторы «идут до самого низа». Говоря проще, согласно AQAL, все знание встроено в культурные или интерсубъективные измерения. Даже трансцендентное знание имеет дело с этими четырьмя секторами: сектора идут не только до самого низа, но и до самого верха. Эти черепахи там и до самого низа, и до самого верха.

Современность склонна фокусироваться не столько на определенном уровне развития, сколько на правосторонних секторах объективных внешних данных; в то время как постсовременность склонна фокусироваться на нижнем левом секторе интерсубъективной истины и коллективном истолковании реальности. Досовременные традиции мудрости, которые зачастую даже не имели точной осведомленности об этих трех секторах (они не различались вплоть до современности), не могли в этих областях состязаться на равных с продуктами современности (например, с модернистской наукой) и постсовременности (например, с мультиструктурализмом). Но все же, была одна область, в которой Великие традиции оставались сильны – область забытая, игнорируемая и даже зачастую подавляемая современностью и постсовременностью. Речь идет о внутреннем индивидуальном измерении – верхний левый сектор (ВЛ-сектор) со всеми его состояниями и стадиями сознания, постижения и духовного опыта. Однако интегральный подход, который равно вбирает в себя вечные истины как досовременности, так и современности, и постсовременности, позволяет исправить эту ситуацию вокруг Великих традиций и поднять значение их непреходящих откровений на должный уровень.

Например, Великая цепь, в сущности, целиком соответствует верхнему левому сектору. Великая цепь, которая олицетворяла сущность досовременных традиций и, как указывал Лавджой, принималась подавляющим большинством величайших теоретиков и созерцателей Востока и Запада на протяжении почти двух тысяч лет, фактически имела дело с реалиями и феноменами, практически всецело принадлежавшими ВЛ-сектору. Это не негативная недооценка, но позитивная оценка: эти люди были законченными феноменологами, исследовавшими и овладевавшими некоторыми из этих территорий с непревзойденным мастерством и упорством. Но Великие традиции не знали – и не могли знать в то время – о положении дел в других секторах (например, о серотонине, дофамине, нейросинапсах, ДНК, неокортексе, триедином мозге и тд. в ВП-секторе; о теориях сложных систем в НП-секторе; о мультикультурной герменевтике в НЛ-секторе и тд.). Вот почему они должны были быть подвергнуты суровой проверке – ведь они претендовали на всеохватность своего знания или, как минимум, на то, что их путь является окончательно истинным.

Вот почему открытия в других секторах должны были неизбежно развенчать эти притязания (везде, за исключением ВЛ-сектора – единственного, в котором эти притязания были совершенно уместны – и это очень важный момент: открытия досовременности имеют огромное значение, но только в качестве частных истин, и только в качестве частных истин они могут быть интегрированы в общую картину).

Современность, с другой стороны, принесла с собой невероятно точное понимание в правосторонние сектора, и это понимание позволило, образно говоря, вывести древние традиции на чистую воду. Традиции не смогли устоять под суровым натиском современности, и вынуждены были уйти со сцены серьезного научного рассмотрения повсюду на современном Западе (включая теорию и исследования). Этот триумфальный марш современности был тонко подмечен Кантом: «Современность означает, что если один из твоих друзей пришел к тебе домой и застал тебя молящимся, ты должен испытать смущение». Так и есть.

С другой стороны, постсовременность сосредоточилась еще на одном слепом пятне традиций, которое они разделили вместе с современностью – на так называемой монологической природе их знания (что подразумевает множество вещей, но пока вы можете думать об этом, как об отсутствии диалогического или интерсубъективного измерения или непонимании того, как культура формирует индивидуальное восприятие феноменов и дхарм и, вследствие этого, приписывании истине того, что является частичными культурными вкусами).

Хабермас дает монологическому знанию разнообразные имена. В частности, - «философия субъекта» и «философия сознания». И то и другое он и остальные хоть чего-то стоящие постсовременные теоретики полностью отбросили. «Философия субъекта» попросту вскрывает тот факт, что индивидуум воспринимает феномены, в то время как само его восприятие встроено в культурные контексты, которые для субъекта остаются полностью неосознаваемыми. Например, медитирующий тибетец в 14-м веке сидел в своей пещере и медитировал на объекте осознавания – возможно, из Забмо Янгтиг, - думая, что имеет дело с действительными реалиями, в то время как на самом деле все, что он осознавал, было в значительной степени (но не полностью) сформировано его культурой. Он думал, что созерцает вневременные истины, истины, которые справедливы для всех, в то время как доброе их число относилось исключительно к тибетским культурным образам.

«Философия сознания» - это похожее предположение о том, что существует сознание и что явления представлены в нем. Это относится как к индивидуальному, так и к коллективному сознанию, так и к источнику сознания (например, алайавиджняна). Любая медитативная и созерцательная традиция делает это допущение. И это просто неверно. Это глубоко ошибочное представление, ведущее к тому, что часто называют ложным сознанием. Сейчас самый простой способ констатировать эту единогласно разделяемую постмодернистами критику философии сознания - это просто сказать, что философия сознания не осведомлена о том, как глубоко влияют на сознание и формируют его остальные три сектора; причем они делают это такими способами, которые остаются совершенно незаметными для сознания. (И вновь, Великая холархия традиций мудрости - это почти целиком дело ВЛ-сектора).

Поэтому интроспекция, медитация и созерцание (а также все методологии, принадлежащие исключительно зоне-#1) заражены той или иной разновидностью иллюзии и неведения, которые не могут быть обнаружены изнутри их собственных методологий. Постсовременность обнаружила их немедленно (хотя при этом вылила воду вместе с младенцем, как мы увидим), и принялась разорять монологическое знание как современности, так и досовременности. После атак современных и постсовременных критиков от Великих традиций мало что осталось.

Общим утверждением Интегральной пост-метафизики является то, что неоценимые и глубочайшие истины досовременных традиций могут быть спасены путем осознавания того, что все, о чем они говорят и что показывают, принадлежит, по большому счету, ВЛ-сектору, и они не виноваты в том, что не знали о существовании трех других секторов, так что их собственные истины могут быть оправданы и включены в интегральный пир. Точно так же как современность имела дело в основном с правосторонними секторами, а постсовременность преимущественно с нижним левым. Так что все они могут быть объединены.

Таким образом, освободив досовременные традиции мудрости от их метафизического багажа, их можно встроить в интегральную модель, которая также включает в себя истины современности и постсовременности. Это намерение включить в себя все подлинно присуще AQAL. Подробности методов претворения в жизнь этой интегральной целостности высказаны в достаточно серьезной манере, чтобы быть достойной дальнейших широких обсуждений и исследований. Неспособность к этому просто увеличит отчуждение традиций современного и постсовременного мира.

Великие традиции разбились о табу на (интер) субъективность

Есть хороший пример того, почему принимать в расчет все эти вещи является столь важным для созерцательных традиций. Алан Уоллес написал замечательную книгу «Табу на субъективность», рассказывающую об окончательном превосходстве западного научного материализма над внутренней интроспекцией и о появившемся в результате этого современном мировоззрении, враждебном по отношению к любой созерцательной и медитативной традиции Востока или Запада.

Это, несомненно, так. Модернистские эпистемологии полностью определяются своей эмпирической природой Но заметьте, что эмпиризм – который означает «экспериментализм», «основанный на опыте» - изначально включал в себя внутренний опыт, или интроспекцию (ВЛ-феноменология), так же, как и более привычный внешний опыт или бихевиоризм (ВП-позитивизм). Фактически, «Многообразие религиозного опыта» Уильяма Джеймса, которого Уоллес превозносит, это квинтэссенция модернистской эпистемологии (она замещает метафизические постулаты экспериментальными данными, и судит об истине по ее результатам, а не по предполагаемым онтологическим источникам). Другими словами, это чистейшая феноменология или, как предпочитал говорить сам Джеймс, – «радикальный эмпиризм». Но благодаря различным течениям, от внутреннего эмпиризма отказались в пользу внешнего, и созерцательные традиции утонули на том же корабле - по крайней мере, в глазах позднего модернизма.

Но вновь, что касается судьбы медитации и интроспекции на Западе, основная проблема не в том, что современность убила досовременность. Точнее, это вообще не проблема. Проблема в том, что постсовременность убила их обоих. На самом деле, постмодернисты наиболее резко (и успешно) атаковали модернистскую феноменологию, примером которой является Гуссерль или Уильям Джеймс – или Доген, или Экхарт, или Св.Тереза. Вот кто был предметом нападок постмодернистов, и в гуманитарных науках Запада они победили.

Общим во всех этих созерцательных традициях является то, что они были и до сих пор остаются монологическими – все они присоединяются к философии сознания. Вся буддистская психология и великие метафизические системы тхеравада и йогачары построены на монологическом сознании, индивидуальном или коллективном, так же как и великие неоплатонические системы Запада, включая созерцательные традиции. Фактически, любой тип знания, предлагаемый как досовременностью, так и современностью, не учитывал составную природу нижнего левого сектора, именно на этот факт постмодернисты направили разрушительную (и совершенно справедливую) критику. Вновь упомянем, что множество младенцев было выплеснуто с водой, но также и множество духовных искателей медитировали на пустую воду, называя это дхармой или Евангелием.

Таким образом, не только и не столько современный научный материализм убил медитативную интроспекцию и феноменологию - не в гуманитарной области, по крайней мере. Это были обширные и жестокие атаки постмодернистов на феноменологию (и схожие с ней методологии). Большинство постмодернистов даже не обращали внимания на науку, они четко нацеливались на феноменологию. Фуко проигнорировал физическую науку и сосредоточился на Гуссерле. Причиной, как уже было сказано, было то, что феноменология не смогла принять во внимание культурную обусловленность и интерсубъективность любого осознавания. Философию субъекта и субъективизм нужно дополнить (а не заменить) философией интерсубъективности. Верхнему левому сектору необходим нижний левый (не говоря уже о ВП- и НП-секторах).

Постмодернисты мстительно указывали на это. Технически, постмодернистская критика медитации должна была бы заключаться в следующем: медитативное осознание – это квинтэссенция монологического сознания, которое происходит не в диалоге, но во внутреннем монологе чистого «присутствия» и «пустого внимания». Но, не имея ничего общего с освобождением кого-либо, этот модус осознавания просто усиливает неосведомленность о своей собственной культурной обусловленности, своей интерсубъективности. И это та неосведомленность, которая позволяет социальным и культурным интересам – патриархальным, сексистским, этноцентрическим и андроцентрическим – невыявленными проникать в сознание медитирующего даже во время сатори. Таким образом, сатори становится укрепляющим фактором для интерсубъективного невежества, делая возможным подавление и маргинализацию диалогических реальностей. Так выглядел путь освобождения в глазах постсовременности.

Таким образом, созерцательные традиции убило не табу на субъективность, но табу на интерсубъективность, которое содержится в самой основе этих традиций и которое они продолжают бездумно демонстрировать. Даже если табу на субъективность будет снято, традиции все равно не смогут соотнестись с самой глубокой критикой постсовременности. С этой точки зрения философия сознания нуждается НЕ в еще большей интроспекции, чистом внимании, випассане и сознавании. Это как раз и есть заболевание, а не лечение. И хотя созерцательная молитва или випассана может освободить вас от вашего эго, они не освободят вас от вашей культуры, чьи предрассудки остаются скрытым интерсубъективным основанием, никогда не выходящим в свет сознания, что ведет к невозможности транцендировать этот источник коллективного невежества, ошибочного сознания и зависимости на острове эгоического освобождения.

Иными словами, двойная мученическая смерть созерцательных традиций в последние столетия включает табу (или незнание) на субъективность внутреннего, демонстрируемое поздней современностью, и табу (или незнание) на интерсубъективность, демонстрируемое самими традициями. Таким образом, созерцательные традиции были подвергнуты резкой критике как cовременностью, так и постсовременностью. Под этим двойным натиском мало что выжило, по крайней мере, в глазах серьезных ученых и исследователей. И современная наука, и постсовременные гуманитарии отвергли совершенно реальные явления, открытые созерцательными традициями.

Общие контуры интегральной эпистемологии

Интегральный методологический плюрализм – один из вариантов работы с этими сложными вопросами. Он находит место и для досовременных, и для современных, и для постсовременных истин – и это место не в умозрительной интегральной модели, а в интегральной модели перспектив и методологий. Более того, он не «жульничает», разбавляя все это до такого состояния, что невозможно узнать. Он берет эти истины в более или менее том виде, в котором их находит. Единственное, что он меняет – их претензии на абсолютность, и любые строительные леса (и метафизику), которые признаны оправдать эти совершенно неоправданные притязания.

Интегральный методологический плюрализм может реконструировать важные истины созерцательных традиций, но без их метафизических систем, которые не выживут под напором современной и постсовременной критики – без тех элементов, которые не являются чем-то необходимым.

Я не говорю, что AQAL (или ИМП) – это единственное решение этих проблем, но AQAL серьезно рассматривает эти проблемы, и таким образом является одним из способов соединения наилучших элементов из досовременных, современных и постсовременных течений понимания человеком себя и самоузнавания духа. И в этом смысле интегральный подход защищает каждую из этих реалий от нападок двух оставшихся.